капитан, – прям щас, побежал расспрашивать! У такого, порасспрашивай, пожалуй – вмиг окажешься в отставке и без пенсиона. Так что, сам не полезу и тебе не посоветую.
Их диалог внезапно прервался появлением на огневой позиции Анны. Она частенько забредала к ним, поэтому уже давно примелькалась и ее пропускали без всяких ненужных слов о нежелательности нахождения гражданских лиц, не относящихся к волонтерской службе, на передовой. Все знали, кто она такая и к кому приходит. Вот и в этот раз ее пропустили, не считая за постороннего.
– Ты что тут делаешь?! И как ты сюда попала?! – набросился на нее покрасневший от смущения и нервно оглядывающийся на ухмыляющегося капитана, Стефан.
– Что, значит, как попала?! – не «въехала» в ситуацию Анна. – Шла-шла и пришла. А что тут такого? Первый раз что ли?!
– Нельзя к нам сегодня! Да и вообще, нельзя тебе тут находиться, – взяв ее под локоть, и пытаясь увести подальше от капитана, громким полушепотом начал он ее отчитывать.
– Это почему же это нельзя?! – упрямо уперев руки в боки, стала она возражать. – Сама не дура, все понимаю. Я, прежде чем прийти сюда, спросила на КПП, приехала ли комиссия из Киева, как обещали. Мне сказали, что никакой комиссии не было, и нет, а просто приехал военно-полевой госпиталь. Вот я и подумала, что может это просто приехали вас вакцинировать от ковида.
– А пришла-то ты зачем?! – спросил он, не зная сердиться или смеяться над наивной предусмотрительностью своей суженой.
– Как, зачем?! – опять не поняла Анна. – Ты же умотал спозаранку. Даже позавтракать не успел. Вот я и собрала тебе тормозок, – на шахтерский манер ответила она, – чтобы ты поесть смог, как следует. Вот у меня все в сумке. Термос с чаем. Бутерброды с колбасой. Малинки немного – на десерт. С утра собирала. Свежая.
– Ганна, ну зачем ты со мной, как с маленьким ребенком?! – краснея, как девица на выданье лепетал Стефан, бросая виноватые взгляды на капитана Тарасюка, ухмыляющегося в усы при виде этой домашней сцены.
Однако ухмылялся он недолго. Вспомнив, что киевский «варяг» вот-вот вернется на их позицию, и ему может крайне не понравиться идиллическая сцена, он невольно сдвинул брови и начал недвусмысленно покашливать, давая понять, что посторонним все же не место в расположении воинской части, находящейся на передовой, тем более, когда ожидается проведение некоей операции по нейтрализации сепаратистов. Прокопчук правильно понял смысл покашливаний капитана, поэтому сделав крайне озабоченное лицо, принимая из рук любимой тормозок, начал тихонько шептать ей наставления и укоризны.
– Ганна, спасибо тебе, конечно, за заботу, но право слово, сейчас это все очень не вовремя.
– Почему это?! – хотела она прервать его.
– Не перебивай, – в свою очередь остановил он готовый сорваться с ее уст поток слов, – а слушай внимательно, что я тебе толкую. Я сейчас выдам тебе страшную тайну.
От этих его слов глаза у девушки округлились и загорелись жгучим любопытством, тем самым, которое когда-то подвигнул прародительницу всех женщин на опрометчивый шаг. Это не укрылось от его взгляда и он желая еще больше усилить эффект от того, что собирался ей поведать, еще ближе придвинулся к ее уху и горячо зашептал:
– Получены секретные сведения о том, что со стороны сепаратистов готовится безумная провокация с применением химического оружия. В ближайшее время мы ожидаем, что они могут пустить отравляющие газы в сторону поселка, пользуясь ветром в нашу сторону, либо вовсе обстрелять Волноваху химическими снарядами, которые им тайно прислала Москва.
– Та не бреши, Степа! – отпрянула она от него и в глазах у нее зажглись огоньки праведного гнева. – Николи такого не бывало и не будет. Не будут донецкие пулять в нас химией. Хоть они и сепаратисты, как вы там у себя в столицах выражаетесь, а все ж таки они нам братья – такие же шахтеры. Не станут они такого вытворять. Что они, фашисты, что ли какие?! Не будут они такого делать. И ты не повторяй чужие глупости!
– Никакие это не глупости! – упрямо и жарко зашептал он ей почти в самые уши. – Еще с утра нам привезли партию противогазов, целую машину. О том, что кроме противогазов им привезли и еще кое-что, он решил благоразумно умолчать. – Мы, конечно, постараемся всеми силами подавить их огневые точки, но в любом случае, первый залп по городу они успеют сделать. Я очень беспокоюсь за тебя и за твоих родных, ведь они вскорости станут и моими родными.
Эти слова несколько смягчили Анну, и огонек недоверия и упрямого отрицания очевидного в ее глазах несколько поблек, хоть и не потух до конца. Поэтому, видя зарождающееся сомнение, Стефан, уже и сам всерьез поверив в то, что говорит, решил усилить натиск.
– Да-да. И мне не безразлична ваша судьба. А потому, первое, что ты сейчас должна будешь сделать – это срочно бежать отсюда домой. А когда прибежишь, – строго начал он ей внушать истины, почерпнутые им когда-то из брошюрок по гражданской обороне, – то всей семьей лезьте в погреб, захватив с собой все ценные вещи и документы, а главное запас продуктов и питьевой воды. Когда же услышите первые звуки канонады, смочите все имеющиеся полотенца водой и повяжите на свои лица. И ни в коем случае. Слышишь, ни в коем случае не снимайте эти повязки с лиц, пока я тебе сам не позвоню и не скажу, что все закончилось. Ты меня хорошо поняла?!
Та, в ответ быстро-быстро закивала, постепенно проникаясь тревожным духом, исходившим от Стефана. Ведь не может же ей так беззастенчиво врать любимый человек? Вон, какие у него честные и даже где-то немного испуганные глаза. Значит и вправду волнуется и переживает за нее. А война, как ни крути, это такая вещь, что порой не знаешь чего и ожидать, хоть от чужих, а хоть и от своих земляков.
– Да-да, поняла. А как же остальные жители? Их же тоже тогда надо предупредить?! – вылезла она некстати со встречной инициативой, от которой у него аж зубы заныли.
– Ну, какие еще соседи, Ганна?! – возмущенно прошелестел он. – Я тебе и так раскрыл сведения чрезвычайной военной секретности! А ты сейчас побежишь трепаться об этом по всему городу. И сама панику посеешь и меня под монастырь подведешь!
– Но как же?! Это же живые люди! Как же не предупредить их об опасности?! Женщины, старики и дети! – начала, было, она заводить речи о лживом гуманизме.
– А, никак! – почти грубо оборвал он ее. – Тут каждый сам за себя! Моя цель – уберечь тебя и твоих близких от опасности, а об остальных людях пусть у кого другого болит голова.
– Скажи, – тут она с подозрением попыталась взглянуть ему прямо в зрачки, – а вот, если бы я сейчас не пришла сюда и не узнала о том, что ты мне сказал, мы бы просто умерли все, так же как и остальные, так ничего и не поняв?
– Не говори ерунды! – обозлился лейтенант, отводя свои глаза от требовательного взора Анны. – Просто ты меня немного опередила. Я уже собирался тебе позвонить и обо всем предупредить. И вообще, на каком таком основании ты тут устраиваешь мне допросы!?
– Я просто спросила, – тихо и с какой-то обреченной грустью в голосе, – ответила она.
Ощутив по ее тону, что совершил очередную глупость, он попытался, как мог, исправить ситуацию, а потому быстро привлек ее к своей груди и резко приник к ее губам. Однако, вопреки ожиданиям, не почувствовал никакого ответа на свой порыв. Губы девушки были холодны и сомкнуты. Он неловко потоптался, не зная, что еще предпринять такого, чтобы смягчить неловкость ситуации, но, как назло, ничего путного в голову не приходило. Поэтому, еще раз оглянувшись на капитана, которому уже порядком поднадоело подкашливать, наблюдая семейную сцену, Стефан просто сказал, переходя с полушепота на нормальный тон:
– Ганна, ты должна немедленно покинуть расположение батареи. Сейчас сюда вернется присланный из Киева командир бригады и будет нехорошо, если он застанет тебя здесь. Я уж не говорю, что за это попадет и мне и капитану, – он кивнул в сторону Тарасюка, – а потому, иди поскорей отсюда, да не забудь о том, что я тебе наказывал.
Он взял девушку